Андрей Васильев: Мне понравилось, что получилось не позорно

— Андрей, хочу начать с вопросов, связанных с проектом «Гражданин поэт». Ты говорил, что этот цикл закончится с президентскими выборами. Но тебе понравилось делать такие вещи?

— Прикольно, конечно. Но что мне не очень понравилось — очень много «пахоты». Это, с одной стороны, приятно, конечно, — спрос, пятое-десятое. Но, честно говоря, у меня в планы не входило так пахать ни разу. И главное, я считаю, что у проекта должен быть конец, об этом надо договориться в самом его начале.

— Но ты же возглавлял «Коммерсантъ», например. Это же проект без срока окончания. Он живет себе...

— «Гражданин поэт» — это же не совсем СМИ. То есть мы интерпретируем события. Ты прекрасно знаешь, как я не любил в «Коммерсанте», когда в газете интерпретируют события. Давайте мне как есть. Что думает журналист, мне неинтересно, мне интересно, что он разузнал. Это разный подход. А здесь, собственно говоря, вся тема — что мы думаем. И, наверно, усталость какая-то у публики должна накопиться, ей должно надоесть знать, о чем мы думаем, что Миша Ефремов показывает и как мы это интерпретируем.

Потом надо сказать, что я и от «Коммерсанта» очень устал, потому что любая заметка появлялась в газете, я уже понимал, что ее много раз читал. Кстати, особенно это было видно, когда я в Киеве возглавлял украинский «Коммерсантъ». А я все заметки читал уже много лет назад, только в России. Все те же темы. Приватизация каких-то государственных предприятий, все эти выборы. Я это сто раз проходил. Но я знал, что там буду делать 12 месяцев плюс-минус сколько-то еще. Сделать классную газету, которая в общем не уступала бы московскому «Коммерсанту», в том числе и по влиятельности. Дембель виден — все ярче делается. Если бы я понимал, что это на всю жизнь, я бы там сгнил.

Когда ты в армии, ты же знаешь, что через два года дембель. И ты распределяешь свои несчастья. Еще ты понимаешь, что через год все-таки будет полегче, ты уже думаешь не категорией «два года», а категорией «один год». Потому что, если бы тебе всегда пришлось думать в категории «два года», можно повеситься.

Так что я вообще считаю, что дембель — это очень для творчества позитивная вещь.

— Но потом же опять руки зачешутся. Что тогда делать?

— Почему? Они у меня, кстати, и не чесались. Просто так получилось, что этот проект (тогда он назывался «Поэт и гражданин») родился благодаря даже не мне. Я к нему очень легко относился, подарил «Дождю». Единственная была просьба, я же денег не просил: не е...те мне мозги. Я вам подарил? Подарил. Миша (Ефремов. — РБК daily) тоже бесплатно работал, кстати.

Когда потом пришлось расстаться с «Дождем», ролик сняли с эфира, у нас пошел какой-то чудовищный пиар, которого я, кстати, не ожидал. И потом я просто понял, что у меня готовый проект лежит на земле и на нем можно зарабатывать деньги. Я же не идиот. И мне, кстати, было довольно стремно, когда я понимал, во что я ввязываюсь.

— Из-за политики?

— Да это как раз было нестремно.

— Что придется работать?

— Да. Такая хрень у меня на целый год! И тогда мы собрались и сказали друг другу: «Ребята, давайте сразу договоримся, где конец». Конец — выборы президента. И вот они прошли — все, к нам вопросов нет. Не говоря о том, что к сегодняшнему дню уже настолько политикой затрахали людей, что к выборам у нас начнет снижаться популярность. Зачем? Лучше уйти на пике.

— Только не надо говорить, что ты в этом проекте занимаешься только оргвопросами. Ты все равно воспринимаешься публикой как некая политическая фигура, со своими взглядами на происходящее…

— Если тобой так воспринимаюсь, дай тебе бог здоровья. Я вот себя не воспринимаю политической фигурой абсолютно. И больше того, если бы я думал о политике, мы вот этим занимались, например, на съемках, то тогда у нас бы говно получилось. В данном случае мы думаем, чтобы стихотворение было актуальным, чтобы оно было необязательно смешное, потому что у нас было, как бы сказать... и несмешных было до фига, а даже трагичных…

— Это ты про Киплинга, написавшего «Свежий закон джунглей»?

— Например. Или про Буданова. Или про Усаму бен Ладена. Там смеха мало. Но это неважно. Это тема диктует. В данном случае я забочусь об актуальности. Тем более что Интернет сразу показывает, насколько мы угадали. В течение недели он показывает, сколько. У нас один ролик «Путин и мужик» за неделю набрал полтора миллиона просмотров. Правда, нам помог какой-то зритель, который нас в Краснодаре снял на iPhone, он даже нас в два раза опередил за первую неделю. То есть у него было под миллион, а у нас было под 500 тыс. Вот так. То есть мы за неделю набрали просмотров около полутора миллионов.

А бывает по 150 тыс. Столько набрал ролик «Наши — все» под Михаила Светлова. Стих «Задебатый» под Агнию Барто набрал больше 500 тыс. То есть Интернет показывает очень четко, насколько актуальна была тема.

Вообще, я не слежу за новостями. У меня для этого Быков есть. Быков и Кацман (Юрий Кацман, главный редактор газеты и интернет-издания F5, входящего в медиагруппу «Живи!». — РБК daily), который наш транслятор. Опять же мне проще, мне не надо сидеть на лентах, что когда мне предлагаются какие-то темы, что мне на этой неделе делать, я сразу же понимаю, что катит, а что не катит. Могу задать наводящий вопрос. Потому что я к этим новостям столько сидел мордой много лет. Я знаю качество новостей — что зацепит, что не зацепит.

— Сколько вы заработали на «Гражданине поэте»?

— Мы провели уже около 40 концертов в разных городах. Но я сейчас не стал бы подсчитывать, сколько мы получили, пока проект не закончен. Все концерты проходят в условиях полного аншлага. Могу только сказать, что за каждый стих мы получаем 6 тыс. долл. от наших трансляторов, F5 и «Эха Москвы». И еще мы получили премию «ПолитПросвет» Дмитрия Зимина (основатель «ВымпелКома». — РБК daily) в размере 760 тыс. руб.

— Кстати, Кацман тебя никуда не приглашал?

— Куда?

— Ну, например, в предвыборную газету «Не дай бог!».

— Кацман меня прекрасно знает. Он моим заместителем был.

— Я, думаешь, не помню?

— Ну? На что он? Он идиот, что ли, мне что-нибудь предлагать?

— А почему бы и нет?

— Чтобы я на... послал лишний раз? Кацман единственное, что предложил, когда с «Дождем» мы разошлись, работать вместе. И там еще какой-то финдиректор спрашивал: «Понятно, за что мы платим Быкову, понятно, за что мы платим Ефремову. А за что мы платим Васильеву?» Кацман сказал: «Ты будешь разговаривать с Ефремовым и Быковым? Я не буду». Вот этот финдиректор сразу: «Да, все понятно».

Я даже не буду говорить, что мне предлагали возглавить после того, как я ушел из «Коммерсанта». Потому что это было на уровне «за стаканом». Я сразу посылал. Не спрашивал даже, какие условия. Я очень долго на самом деле сопротивлялся попыткам меня втянуть в политическую и активную жизнь страны. Прямо до апреля прошлого года.

— Выборы пройдут, сделаете последний концерт «На смерть проекта». А дальше опять на пенсию?

— Нет, но очень хочется. У нас там будут еще концерты на девять дней, 40 дней. Это как бы не наша инициатива. Концерты — это прикольно. Это заработок, аплодисменты и так далее. И когда уже не надо писать новые ролики… Сейчас, кстати, они уже все тяжелее и тяжелее даются.

— И все же, как ты вообще оцениваешь происходящее в медиапространстве, например на телевидении? Ведь выходит же оно потихоньку из того трясинного болота, которое было до митинга на Болотной, прости за тавтологию.

— Я очень рад, что так получилось, но я не думал о выходе из трясинного болота. Нам вон ролик бы записать, сейчас у нас концерты — Киев, Питер. Вот я сижу монтирую. У меня же видеоподводки на концерте, как бы такое квазителевидение — ну, повод, по какому была сочинена та или иная штука.

То, что на телик меня стали приглашать в политические передачи, — этого уже сколько лет не было. Раньше меня еще могли какие-нибудь энтэвэшники пригласить в программу про мат, например, или куда-то про кино на СТС, или на «Первом канале» на «Закрытый показ».

Про политику вообще все было закрыто. Мне звонили молодые редактора: «Приходите к нам на программу, у нас дискуссия: какой мэр нужен Москве?» Я говорю: «Сынок, ты пойди спроси у взрослых». «Сынок» спрашивает у «взрослых», потом перезванивает и говорит: «Да, извините». Я отвечаю: «Все в порядке». «Взрослые»-то знают, что я буду говорить. Мне же по фигу на телике — я с тобой разговариваю или на кухне. Мы с тобой, кстати, на кухне и сидим. Я и говорю то, что думаю. Тут даже «Россия» позвала на «Исторический процесс». Конечно, это здорово. И я радуюсь за коллег. Вот на телеканал РБК пригласили вести политическую программу.

— Ну и как?

— Это программа «Гражданин президент». У меня один эфир был, сейчас будет второй (на момент выхода интервью в печать вторая и третья передачи вышли в эфир. — РБК daily). Всего четыре сделаем. Любимов (Александр Любимов, генеральный директор РБК-ТВ. — РБК daily) придумал, а я веду. Мне это даже прикольно.

На первой передаче были Михаил Прохоров и Владимир Рыжков. Было очень хорошо, душевно. Я Прохорова очень давно знаю вообще. То есть мы в приятельских отношениях, в этом смысле проще. Я его подкалывал, он — меня. А Рыжков вообще приятный парень. Я им говорю, ребята, у меня первый прямой эфир, ну не в жизни, а в качестве ведущего. И они тоже совершенно искренне сказали, что им понравилось.

— А тебе самому понравилось быть ведущим?

— Неплохо. Мне понравилось, что получилось не позорно. Все успел. Там свои особенности, мне говорят в наушник: «Осталось две минуты». А я же не знаю, что такое две минуты. Если ты пишешь заметку, ты знаешь, у тебя осталось 15 строк или что-то вроде этого. А тут надо вовремя попрощаться — как на время перерыва на новости, так и в конце передачи. Секунда в секунду буквально. Закончить не на полуслове. Все удалось.

Но повторюсь, если бы мне предложили цикл на год, я бы, может, согласился, если бы меня бедность настигла какая-то. Но относился бы к этому гораздо грустнее.