Леонид Фейгин, совладелец и креативный директор DDVB, создатель авторских семинаров по теме сторителлинга и импровизации, дизайнер, визионер, философ

Винсент Ван Гог начал творить в 27 лет. Казимир Малевич создал «Черный квадрат» в 36 лет. Эгон Шиле умер в 28 лет, но успел написать 300 картин и войти в историю экспрессионизма. Два века назад и 30 лет был вполне солидный возраст, а для нас это очень даже молодые люди. Как взаимодействуют возраст и творчество и означает ли больше времени на творчество лучший результат — ждите расширения сознания после прочтения моей смыслоколонки. Если что, всегда можете прийти в офис DDVB и кинуть в меня мышкой или кошкой. Ну или попить со мной пуэр и порассуждать о корнях утраченных иллюзий.

Всем по 10

Есть гипотеза среди художников, что человеку даются его лучшие десять лет. На какой момент выпадет это десятилетие — в начале жизни, в конце — неизвестно. Наблюдая за творчеством и биографиями многих художников, замечаешь, что есть десятилетие, в которое были сделаны их лучшие произведения. У некоторых художников бывает несколько раз по десять лет, но они отличаются друг от друга. При этом мы знаем миллион дизайнеров, художников, любых креаторов, которые в молодости сделали великие вещи и потом уже не могли повторить свой успех.

Мы видим очень многих режиссеров и актеров, которые достигли результата, будучи уже в возрасте. Видим людей, которые прожили несколько творческих жизней: были хороши и в 20 лет, и в 80. Например, у Василия Кандинского были разные жизни, а Марк Шагал набрал силу с возрастом. Все самые великие произведения Анри Матисса пришлись на зрелый возраст. Талант был всегда, но сила у них набралась, созрела, когда они переосмыслили и переосознали себя, создали собственный мир не как противовес, а как продолжение окружающего, как что-то новое и свое.

Мы не знаем, что было бы с Эгоном Шиле, если бы он прожил 90 лет. Это великий художник, который входил в группу австрийских экспрессионистов. Он один из моих любимых художников, человек, который все делал по-другому. Оскар Кокошка, Эгон Шиле, еще несколько человек начала 20 века понимали, как надо и что так, как раньше, нельзя. Они были движимы гигантским талантом и способностями. Сумели ли они создать ряд великих больших произведений, полотен, коллекций? Нет. У них не хватило времени.

Художник — либо молодой, либо мертвый

Меня воспитал мой дедушка Моисей Фейгин, который дожил до 104 лет, поэтому я знаю, что такое взрослый человек после восьмидесяти. Для меня он всегда остается примером. Это главный авторитет, когда мне говорят про возраст в творчестве.

Когда ему исполнилось 103, то есть за год до смерти, ему организовали персональную выставку. Естественно, все искусствоведы, предлагавшие услуги по организации выставки, сказали: «Вам 103 года — давайте сделаем ретроспективу. Поищем ваши самые ранние работы, работы среднего периода, оформим таймлайн о вашей судьбе в искусстве». Дедушка на это сказал: «Художник может быть только молодым. Другим художник быть не может. Он либо молодой, либо мертвый, поэтому я сам буду организовывать свою выставку».

И в 103 года он сделал выставку из более чем 40 своих работ — все написаны после ста лет. Дедушка запретил показывать то, что создал до этого возраста. Он сказал: «Мне интересно показать свое текущее творчество, текущий взгляд, то, чему я сейчас учусь».

Когда люди приходили на его выставку, они приносили по четыре, шесть или восемь цветов, чтобы положить у портрета покойного художника. У портрета же сидел живой художник, который крыл всех матом. Я видел мусорку, забитую цветами: посетители были в шоке, обнаружив, что художник жив, и тихонечко выбрасывали из четного букета один цветок.

И в 104 года за неделю-две до смерти он продолжал экспериментировать и учиться. На вопрос, что он будет делать дальше, говорил: «Сколько бы я ни прожил, всегда буду учиться». Так дед меня научил, что художник бывает только молодым или мертвым. Я пока не дожил до такого возраста, чтобы с ним спорить. Мне нравится ссылаться на его слова.

Зависть и обнаженная природа правды

Когда был молодым, я все время спрашивал: «Дед, кому ты завидуешь, у кого ты учишься, кому ты следуешь?». И он мне говорил: «Все фигня, следовать никому не надо. Нужно со всеми находиться в диалоге, со всеми разговаривать». Он завидовал двум-трем художникам палеолита, которые творили без условностей 35–40 тыс. лет назад в испанских и французских пещерах. Эти рисунки сделаны настолько искренне и тотально, что в них нет ни грамма фальши. У них не было грани между искусством и жизнью: в их работах жизнь сливается с искусством. И шансов на это слияние у взрослого человека больше, потому что он меньше отвлекается и у него больше разочарований в жизни, а значит, больше шансов добиться в искусстве того подхода, который практиковали художники палеолита.

А еще он завидовал Рембрандту и Тициану. Он говорил: «Вообще неинтересно, что они сделали в молодости, но их старые работы меня очень трогают, потому что они сделали шаг от подражания, от спора с натурой, и стали себя чувствовать наравне». Они сделали то, что делали художники палеолита. И, конечно, в этом смысле деду нравились Пабло Пикассо и Марк Шагал. Но именно старым работам Тициана и Рембрандта он очень завидовал, потому что они прорвались сквозь свое время и вышли на уровень, когда перестаешь отделять себя от природы, когда то, что создается, — это просто еще одна версия природы или еще одна природа.

Сила разрушения и созревания

Исходя из этого, я тоже понимаю, что во многом с возрастом легче отказываться от авторитетов, от следования, подражания, легче, чем в молодости, видеть правду в голом виде и либо принимать ее, либо смело от нее отказываться. В молодости слишком многое влечет. Больше и боишься, и решишься по глупости на большее. В этом смысле возраст дает преимущество более общего взгляда, большего цинизма, умения принять и понять.

Когда ты помоложе, тебе легче все разрушать, тебе это не ценно, при этом авторитет и среда увлекают. И в этот момент все зависит от силы таланта. Если она чудовищная, то способность разрушать все и следовать авторитетам ближайших друзей, небольшой группы соратников, которые тоже готовы все разрушить, рождают гениальных молодых «революционеров от искусства». Если талант не может пробиться, он не настолько силен, то все заканчивается просто разрушением. Талант средней силы, который потихонечку накапливается, растет и формируется с возрастом, может в будущем опереться на взрослое понимание неважности стандартов, штампов и авторитетов. И мы движимы не столько разрушением, сколько созданием нового. Мотивация звучит не просто как «Я хочу это разрушить», а сложнее: «Я знаю, как надо, и знаю, как можно по-другому». И в этом смысле талант может созреть и дать свои плоды именно в зрелом возрасте.

Старик — горячий юнец

И тут получается парадокс. Сколько бы человеку ни было лет — когда он создает, он должен быть молод. Иначе ничего не получится. И как бы молод ни был художник, он все равно должен быть где-то на подсознании стариком, не сильно связанным с обыденной жизнью и реальностью. Он должен уметь все отбросить и посмотреть на явление с нестандартного ракурса или сверху, условным «взглядом бога». В моем представлении художник — это всегда сочетание старика и горячего юнца, только пропорции и опыт разные.

Где-то в старости человек может поймать свои великие десять лет и перезапуститься еще раз уже на таком уровне, который не был доступен в молодости, но только если он продолжает оставаться молодым. Просто стать старым никак не поможет тебе поумнеть. Но быть взрослым и молодым одновременно и начать заново после ста лет, или после 50, или после 70 повышает шансы в этот раз сделать круче, копнуть поглубже. Нет смысла стареть, надо взрослеть и рождаться заново регулярно — в таком цикле есть смысл и польза.

Если бы старость могла столько не знать

Моя гипотеза в том, что при постоянной перезагрузке рождается что-то свежее. Единственный способ оставаться в форме — это перезагружаться. Нельзя в 50 лет оставаться таким же молодым, что и раньше, — это психическое расстройство. Если в 50 лет ты по-прежнему молодой, значит, ты и не развивался, то есть ценности в этом никакой. Ты обязан развиваться. Ты развиваешься, накапливаешь большое количество опыта и ошибок, стареешь и умираешь.

Если жить вечно, надо просто умирать регулярно. Если ты не умираешь регулярно, то смысла в вечной жизни нет. По этой причине художнику, который хочет быть живым, надо постоянно перезагружаться либо менять образ деятельности, уровень деятельности или сам подход. Кстати, мой дед исповедовал тему регулярной перезагрузки, регулярного начинания заново и обучение чему-то.

И так как мне жизнь подарила несколько циклов — я то дизайнер, то преподаватель, то руководитель — и каждый раз приходится начинать заново, осваивать новое, то только в этом состоянии себя нормально и чувствуешь. Говорить о том, «как бы я хотел в молодости знать» — да не дай бог. Всему свое время. Именно не зная чего-то, делаешь глупости и растешь, открываешь новое. Слишком много знаний, полученных не в свое время, не позволят тебе совершать те ошибки, которые тебя формируют как художника.

P.S. Мечты ремесленника. Личное 

Я себя отношу не к творцам, а к ремесленникам, при этом думаю, что ремесло — это тоже творчество. Постоянный перезапуск позволяет мне взять все, что я накопил до этого, и заново пустить в оборот, чтобы оно не пылилось. К концу каждого периода я чувствую, что пыльный архив тянет меня вниз, — еще немножко, и захочу бронзовый бюст и пенсию. И только перезапуск, переосмысление себя позволяет не беречь на черный день, не любоваться, не шиковать, а просто начать заново, пустить накопленное в оборот.

Моя мечта — квартира на втором этаже, где я живу с многочисленным потомством, а на первом — моя лавка и несколько подмастерьев. Я спускаюсь вниз продавать плоды своего труда прямо проходящим мимо поклонникам, а потом поднимаюсь наверх, воспитываю детей, а потом — на самый верх, и на крыше принимаю ванну и думаю о вечном. Вот так бы и жил бы, не выходя из одного района.