Владимир Яковлев. Убогий гений

Наверное, в и так не самом благополучном мире второго русского авангарда, Владимир Яковлев (1934-1998) был самым пронзительным, неприкаянным и щемящим душу персонажем. У него с детства все было плохо. Иногда – очень плохо. Он проучился только в четырех классах школы из-за заболевания щитовидной железы. С одиннадцати лет он наблюдался у психиатра. В 16 лет из-за какого-то нервного потрясения он стал терять зрение: ему был поставлен диагноз – кератоконус. Чуть позже у него началась шизофрения. К середине 70-х гг. Яковлев практически полностью потерял зрение, работать он мог, только приблизив лицо вплотную к картинке**. И большую часть сознательной жизни он провел в разных психиатрических заведениях – клиниках, лечебницах, интернатах. Ко всему к этому он еще был евреем.

Конечно, никакого художественного образования он при такой жизни не получил. Но в юности он успел поработать последовательно курьером, ретушером, фотографом и хранителем фототеки в издательстве «Искусство», где изучал историю искусства самостоятельно – в издательстве была богатая библиотека. Достаточно многие инсайдеры, в том числе и искусствоведы, говорили о вполне основательном его знании искусства XX века. Кроме того, дед Яковлева, Михаил, был достаточно известным дореволюционным импрессионистом из Союза русских художников. Большую часть жизни он прожил в Париже, а в 1930 году за каким-то бесом со всей семьей вернулся в СССР. Умер он, когда Яковлеву было 8 лет. Яковлевский отец, инженер, долго проживший за бугром, тоже имел некоторое знание об авангардизме. Т.е. какие-то разговоры о западном искусстве, которое было в семье достаточно домашней темой, Яковлев слышал.

Именно поэтому, в частности, творчество Яковлева, несмотря на его шизофрению, никоим образом не попадает в разряд ар брюта - он совершенно осознано и профессионально занимался именно искусством, т.е. сознательно создавал некие объекты, обладающие, с его точки зрения, эстетической ценностью, и предназначенные для того, чтобы их смотрели другие; он соотносил свою деятельность с тем, что было уже сделано в этой области и что делалось одновременно с ним.

Обычно Яковлева в паре с его знакомым Зверевым - не менее ненормальным, но по-другому, персонажем - записывают в экспрессионисты. В общем, это верно. Как и экспрессионисты, Яковлев имел склонность к изображению архетипического. Если это цветок, то уж цветок-цветок-цветок. Идея цветка, так сказать.

Красный цветок

Если рыба, то рыба-рыба…

Рыба

Язык Яковлева тоже из этой бочки. Обобщенный силуэт, контур, необязательность перспективы линейной и полное отсутствие воздушной, такая же необязательность светотеневой моделировки, пастозный, энергичный мазок и т.д.

Пейзаж с деревьями

Экспрессионистическая же у Яковлева и искренность, предельная искренность. У него нет никаких формальных или смысловых игр, все серьезно и по-честному. Все его картинки – это его вывернутая, распахнутая душа, демонстрируемая безоговорочно и окончательно. Дальше там уже ничего нет, никакого второго дна. Поэтому каждая его работа в той или иной степени автопортретна. А самое главное, как мне кажется, что роднит его с экспрессионистами – это ощущение трагизма жизни, одиночества в мире.

Грустный портрет

И не только в таких очевидных работах. Вот один из постоянных мотивов в его творчестве:

Кошка с птицей в зубах***

Это совершенно открытое, какое-то даже детское признание того, что жизнь – штука трудная и трагическая  - главный нерв яковлевского искусства. Еще – тревога. Его искусство - это такой исповедальный монолог. И благодаря аллегоричности и обобщенности языка его личная история поднимается до общечеловеческих высот****. В этом всем плюс шизофрения Яковлев сильно похож на Ван Гога, стоявшего, как известно, у истоков экспрессионизма.

Начинал Яковлев с абстракций. Его, как и многих, на всю жизнь перепахала американская выставка в Сокольниках в 1959 году. Там было показано современное американское искусство, в той числе и главное тогдашнее направление – абстрактный экспрессионизм, в том числе и знаменитый «Собор» Поллока.

Абстрактная композиция

Вот тут видно, как Яковлев осваивал язык Поллока. Остальные виды абстракции Яковлев осваивал тоже.

Абстрактная композиция

Композиция с крестом

Портрет профессора А. Л. Мясникова

Последняя работа показывает, насколько тонка и ювелирна была техника Яковлева в начале его карьеры. Позже зрение стало настолько слабым, что он был вынужден заменить свою филигранную пуантель на более широкий, пастозный мазок. Но рассматривать эту вынужденность как творческую потерю не стоит. Яковлев сумел свои ужасные обстоятельства обратить себе на пользу. Он, в результате, видел и фиксировал только самое главное. Это было своего рода духовное зрение. Он достиг этой самой неслыханной простоты.

Рука с цветком

Цветок на дороге

Живопись Яковлева, вроде бы корявая и неряшливая, предельно изящна и артистична, он умудряется привести к гармонии тот хаос, на который так похожи его работы при первом и невнимательном взгляде.

Портрет Талочкина

Яковлев постоянно переходит границы жанров. Его цветы – вроде бы натюрморты – выглядят портретами цветов.

Белый цветок на черном фоне

Рыбы и кошки – никак не анималистика, а, опять же, портреты рыб и кошек.

Летящая рыба

Кошка с красными глазами

Пейзажи – тоже не пейзажи, а какие-то странные портреты цветов в природе.

Три ромашки

Вы уже должны были заметить, что цветы – один из самых повторяющихся яковлевских мотивов. Написал и нарисовал он их дикое количество. Они у него выглядят какими-то непонятными пришельцами, существами не от мира сего. Цветы в трактовке Яковлева – это недолговечная красота и хрупкость, совершенство и ранимость, мимолетность и уязвимость. Символ трагедии человеческого бытия, короче.

Цветок на голубом фоне

Выставлялся Яковлев, конечно, мало. Квартирные выставки, редкие сборняки в разных НИИ. Впрочем, иногда его работы выставляли заграницей – первая его персоналка прошла в Копенгагене в 1976 году. Ситуация несколько улучшилась в середине 70-х гг., когда он вступил в горком графиков**** и получил возможность выставляться в настоящем выставочном зале на Малой Грузинской. Первая же персоналка на родине у него прошла аж в 1995 году.

К тому времени существовал фонд поддержки Яковлева. Что, в общем, помогало ему существовать. Но жить он продолжал в интернате №30, в Ясенево – ему требовался присмотр врачей. Там он и умер.

А каждое утро приходит что-то
светлое.
И хочется остаться
на этом светлом
как как будто что
дома и вновь ушло
в призрачное.

Это стихи Яковлева.

Бонус

Пейзаж с домом

Два цветка и яблоко на круглом столе

Рыба с парусником

Зверев говорил: «Вот я бы просто написал море, небо, «белеет парус одинокий», рыбку, а он сделает Символ!» Вообще, Яковлев всегда отзывался обо всех своих коллегах и их работах доброжелательно. Зверев – тоже, но был один художник, которому он ставил оценку «три с плюсом». Это был Яковлев. Зверев, естественно, понимал, что они работают на одной поляне, и ревновал. Все-таки Яковлев - более сильный художник, что, конечно, было ясно и Звереву.

Двойной портрет

Двойной портрет

Часто повторяющаяся у Яковлева композиционно-анатомическая схема. Я имею в виду наклон головы у правого персонажа. Видимо, он должен был символизировать полное доверие.

Пейзаж

Кот, держащий птицу

Композиция

* Автор великого высказывания «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью».

** Уже в перестройку Яковлеву сделали операции на глазах в центре Федорова, что несколько ему помогло.

*** Вообще, изначально это реплика на известные работы Пикассо с этим же сюжетом. Но смыслы совершенно разные.

Пикассо. Кошка

У Пикассо – брутальная, витальная, динамичная кошачья агрессия, такая дарвиновская борьба за существование, у Яковлева – тоже агрессия, но тупая, статичная, какая-то жлобская. У Яковлева этот мотив имел личные основания. Птица – это, конечно, он. Кошка – это та система различных дурок, государственное тупое принуждение, которое насиловало человека.

**** Московский горком художников-графиков. Принимал в свои ряды промышленных графиков, художников-оформителей и прочую творческую шелупонь. В том числе и бесхозных авангардистов, которые таким образом получали вместе с профсоюзным билетом официальную возможность нигде не работать. Иначе могли привлечь за тунеядство. Выставочный зал горкома графиков до перестройки был единственной легальной площадкой, на которой выставлялись авангардисты. Впрочем, не только они – жуткой православной метафизики и страшного сюрреалистического китча там тоже хватало.

Автор: Вадим Кругликов