Джеймс Розенквист. Когда реклама таки бывает полезной
«…мы воспринимаем изображение как а, б, в, по частям, линейно, а потом соединяем… Например, ты переходишь мостовую и видишь стройные ноги хорошенькой девушки, потом видишь таксиста, который ведет машину и жует бутерброд, и вдруг замечаешь, что он резко объезжает тебя, потому что ты засмотрелся на девушку и не перешел вовремя дорогу. Всё это разрозненные картинки, но вместе девушка, бутерброд, бампер машины означают: смерть! Три знака означают смерть». Джеймс Розенквист
Ну вот, наконец, и настало время написать про Розенквиста (1933-…), последнего из «горячей пятерки поп-арта из Нью-Йорка»*. Почему оно, наконец, настало, что такое случилось, в результате чего оно настало именно сейчас, я не знаю. Настало - и все. Наконец. Так бывает. И в других странах тоже.
Родился он в захолустье, в городе Гранд-Форкс, штат Северная Дакота, где и сейчас-то чуть больше 50 тыс. жителей (телефонный код – всего-навсего +1 701, почтовые индексы тоже скромные – 58201-58203). Шел излет Великой депрессии, денег в семье было мало, но мама Розенквист тянулась к искусству сама и тянула к нему сыночку. Говорят, первыми произведениями искусства, которые увидел будущий гигант мирового искусства, были черно-белые репродукции с картин Жана Лепелетье – других репродукций в Гранд-Форксе тогда не было. Но и они смогли разбудить воображение талантливого мальца, со временем выросшего в титана поп-арта, и вызвать в нем неудержимое желание творить. Мальчонке подарили бумагу, карандаши и стерку, и стал он ходить с ними в местную художественную школу уже в Миннеаполисе, куда семья, взяв с собой репродукции Лепелетье, переехала от полной экзистенциальной тоски, субстанциональной безысходности, коварства акциденций и воли к власти.
Но не удержалась и там. Жестокая судьба гнала ее дальше. Бросив все, семья несчастных Розенквистов уехала в Калифорнию, где юному повесе, а в будущем – одному из самых знаменитых художников ХХ века, взбрендило в голову купить мотоцикл и податься на нем в ковбои. Горе-то какое! Буквально на коленях, в слезах, безутешная мать, потрясая осиротевшими бумагой, карандашом и стеркой, отговорила недоросля, чьи работы скоро войдут в сокровищницу американского искусства, не поддаваться этому первому в его жизни движению души, ибо оно благородно и, следовательно, глупо. И Розенквист взял себя в руки и поступил изучать искусство в Университет Миннесоты. Что все это время делал папа Розенквист, я не знаю.
В 1955 году, окончив университет, Розенквист переехал в Нью-Йорк и стал работать в рекламном агентстве. Он расписывал огромные рекламные панно, болтаясь в люльке на такой высоте, где даже перелетным птицам становилось страшно. Там, в поднебесье, Розенквист вырабатывал свой язык.
Параллельно он рисовал картинки, абстрактно-экспрессивные, как и было положено тогда в меру продвинутому начинающему американскому художнику. Но уже тусовался среди набирающих силу поп-артистов типа Джонса и Раушенберга. Там они рожали новые идеи нового искусства. Кончилось все тем, что в 1961 году Розенквист бросил профессию и пошел в мастера поп-арта. Уже на следующий год его персоналка – чуть ли не первая его выставка – произвела полный фурор. Так началась мировая слава. Вот что значит слушаться маму.
Если коротко описать то, что делал Розенквист в своем искусстве, то получится что-то вроде: размещал объекты в определенном пространстве.
Инвентарный номер
Хотя, с другой стороны, какой-нибудь Леонардо да Винчи тоже этим занимался. Слишком коротко получилось. Попробую так: он размещал вырванные из контекста, сюжетно не связанные друг с другом объекты в условном пространстве.
Капсула фламинго
Тоже не канает. Слишком общо, специфики розенквистова искусства не ощущается. Под такое определение кучу художников ХХ века подписать можно, будь они неладны. Придется длинно рассказывать.
В общем, так. Розенквист писал свои картинки точно так же, как делал до этого рекламу. Тот же язык использовал, что, конечно, для поп-арта является совершенно нормальной практикой – чем-то подобным в той или иной степени занимались, скажем, Ольденбург и Уорхол.
Розенквист брал что-нибудь или брал кусок этого что-нибудь и по привычке увеличивал - и объекты у него крупные, и фрагменты объектов, и картинки тоже в метрах измеряются.
Грань
Объекты, по сути, никакими кусочками реальности не являются – напоминаю, что поп-арт к реализму отношения не имеет, хотя и довольно похож на него. Эти объекты, по сути, являются реди-мейдами, взятыми Розенквистом в рекламе и перенесенными в контекст живописи – типичные рекламные клише, репрезентуемые типичным рекламным способом. Ну, там ракурс выигрышный, крупность, кадрирование фрагмента, яркие цвета, четкий силуэт – чем там еще мастера этого жанра заставляют беспечную ЦА покупать то, что ей не надо.
«Эй, пошли, прогуляемся!»
Да он и сам это признает: «Я использую афишное изображение таким, как оно есть, т.е. в отрыве от натуры. Я пишу его именно как репродукцию других вещей. Я стремлюсь уйти от натуры как можно дальше». Картина, кстати, тут тоже реди-мейд. Поп-арт берет ее у традиционного искусства - все по-честному: холст, масло – и наполняет совершенно не традиционным содержанием. В данном случае, квазирекламным, т.к. купить изображенную на картинке шнягу поп-арт никак не призывает.
Время белого хлеба
Теперь про взаимоотношения этих объектов. Происходят они чаще всего по принципу - великому принципу – Лотреамона: прекрасное есть неожиданная встреча зонтика и швейной машинки на операционном столе. Т.е. объекты сочетаются не сочетаемым образом. Напоминаю, что у поп-арта одна нога выросла из дадаизма, в котором этом принцип применялся вовсю и был призван проиллюстрировать тезис о том, что мир тотально абсурден и бессмыслен. В сюрреализме, скажем, у которого тоже одна нога растет из дадаизма, принцип Лотреамона применялся также обильно с целью высечь из сочетания несочетаемого искры умонепостигаемых смыслов, являющихся агентами иной реальности.
У Розенквиста это самое наличие разнородных объектов порождает не реальность, а представление о ней. Это представление о действительности как о чем-то, сильно напоминающем супермаркет, где есть все, в том числе и эти самые совершенно не сочетаемые вещи. И пропущено это представление через сильный массмедийно-рекламный фильтр. Все-то там позитивно, радостно, жизнеутверждающе и изобильно. Cool сплошной. Поэтому и по живописи так гладко и пусто.
«Я люблю тебя вместе со своим «Фордом»»
Собственно говоря, работы Розенквиста - это коллаж впечатлений от реальности, полученных не из нее самой, а из СМИ и рекламы, ее описывающих. В этой второй реальности любой образ равен другому, и реклама спагетти не только соседствует с новостями о военных конфликтах, но и не уступает им по своему медийному весу и, следовательно, по своей важности для человечества. Поэтому макароны на картинке занимают не меньше места, чем атомный гриб.
F-111 (фрамент)
Эта вторая реальность есть царство предельной банальности. Изображенные объекты хорошо знакомы, давно примелькались и, как я уже правильно написал, взяты из висящей на каждом шагу рекламы.
Белая сигарета
Изображение тиражных, банальных предметов – это тоже наследие дадаизма, Дюшана, если конкретно. Он же готовые вещи не только целиком выставлял, он и изображал их, вроде мельницы для шоколада. Что тут нового, так это размеры. Большой размер, вообще, свойственен поп-арту - это же идея монументализации банального. Ну, там Ольденбург с прищепкой, Лихтенштейн с картинками из комиксов. Розенквист же, помимо этого, своими размерами иронически подтверждал качество своих работ. Ведь для обыденного сознания, к которому как бы апеллировал Розенквист**, «большое» значит «хорошее», а картина – такой же товар, как и все остальное. Поэтому она должна быть большая, цветастая и позитивная, как та реклама, которую это сознание каждый день потребляет. Можно сказать, что работы Розенквиста были еще и рекламой самих себя, а тут уже и до концептулизма недалеко. Шарили пацаны, короче.
Этюд к портрету Мэрилин
Теперь о пространстве, в котором вся эта красота находится и которое я тут обозвал условным. Конечно, в живописи всякое пространство условное, даже в иллюзионистической. Оно же двухмерное, а изображает из себя трехмерное. Тут же мы имеем дело с условным-условным пространством. Оно совершенно не имеет никаких качеств и существует только потому, что изображаемые объекты должны где-то находиться. Если их вынуть, пространство исчезнет, прямо, как у Сезанна***. Опять же, как в рекламе. Если подняться на уровень обобщений и символики, то можно сказать, что пространство Розенквиста – это жизнь в описываемом им ее консьюмеристском варианте, которая существует постольку, поскольку существуют наполняющие ее вещи.
Правда, в работах более позднего, нежели героический, периода, за пределами 60-х-70-х гг., пространство приобретает свойства, которые позволяют назвать его иностранным словом space.
The Multiverse You Are, I Am
Но в эти времена все творчество Розенквиста приобрело другие качества. Его объекты перестали быть частью мифа о счастье через потребление и обладание, они стали символизировать разные другие вещи. Розенсквист стал философствовать.
Звезда-вор
«Это та звезда, которая похищает и ведет тебя по определенному пути, крутит тобой и иногда затягивает к пустотам». Чувствуете? Впрочем, это нормально. Язык потерял свою новизну и радикальность, художник постарел и помудрел, и ему теперь хочется этим языком, уже ставшим привычным и принятым, поговорить о субстанциональных вещах.
Скорость света
Ну вот. Теперь нужно только понять, зачем ему все это понадобилось? Странный вопрос. Я же уже обо всем этом написал в тексте про поп-арт. Вот пройдите по ссылке на текст про поп-арт, прочитайте его, текст-то про поп-арт, и поймете, зачем все это и именно так нужно было Розенквисту изображать.
Необходимо заметить, что в наше время, когда мы привыкли к тому, что на картине может быть все, что угодно, эти работы не производят того впечатления, которое они производили в 60-е гг. Тогда-то они вызывали шок. А всего-то человек вовремя послушался маму.
Бонус
Избранный президент
«Я прошел очень строгую школу — нужно было написать предмет так хорошо, чтобы его покупали, а не то меня бы уволили. Торт, бутылка виски, сигареты, голливудская звезда — все должно было быть равно идеально. А не то иди гуляй на все четыре стороны».
Без названия (Синее небо)
F-111 (фрагмент экспозиции)
Это огромная, больше сорока метров, композиция. Ее называли новой «Герникой» и писали, что она стала «мгновенным, как фото, срезом всей нашей действительности в момент появления очередного смертоносного чуда техники». Редкое для поп-арта критическое политическое высказывание. Все-таки политика – вещь неприятная, она плохо вписывается в тот жизнерадостный мир потребления и вытекающего из него благополучия, представление о котором так энергично транслирует реклама. Впрочем, это высказывание сделано совершенно по поп-артовски, т.е. его критичность как бы уравновешена уютными и знакомыми вещами, и даже атомный гриб прикрыт веселеньким пляжным зонтиком. Комфорт рулит.
Выставка Розенквиста в галерее Aquavella Galleries. 2010 год
Десять дней
«Я пишу анонимные вещи в надежде, что их конкретное значение исчезнет».
Фаренгейт 1982
Ноготь здесь хороший. Чувствуется поп-артовская нога в дадаизме. Просто Ман Рей какой-то.
Нарезанная болонская колбаса
Очень остроумная игра с форматом «нарезка».
Уго Мулас. Розенквист в своей мастерской
Можно сказать, аллегория того мира, который репрезентовал Розенквист. На полу аллегория расположена.
Спагетти
«Если бы картина была абстрактной, зрители могли бы преобразовать ее в нечто иное. Но если вы пишет франко-американские спагетти, в них уже нельзя увидеть Распятие, да и кто же будет испытывать ностальгию по консервированным спагетти?»
На сцене
«Я хотел избежать романтического качества живописности».
Мир дикого Запада
Ярче, чем солнце
Эта работа 1961 года, когда Розенквист еще не совсем отошел от тяжелого наследия абстрактного экспрессионизма. Вообще, взаимоотношения поп-арта и активно отрицаемого им абстрактного экспрессионизма не так просты и однозначны, как обычно представляются. Типа, поп-арт отрицал абстрактный экспрессеонизм и все. Во всяком случае, сам Розенквист вполне доброжелательно рассуждал о том, что на огромных рекламных панно фигуративное трансформируется в нефигуративное, когда находишься очень близко к изображению. Что как-то примиряет оба направления.
World's Fair Mural
«Современный человек не видит целого, только бесчисленное множество фрагментов. Я пытался быть максимально реалистичным. Я хотел найти образы из самой сердцевины повседневности, дикие, грубые, лишенные сентиментальности».
* Остальные четверо: Лихтенштейн, Ольденбург, Раушенберг, Уорхол.
** Не будем забывать, что поп-арт в том числе и большое персонажное высказывание.
*** Шутка. Но имеющая под собой основания.